Почему? Почему музыка, высокое искусство, вдруг стала заложником политики? Почему старушка – Европа вдруг больше полюбила гортанные и грубые бандеровские марши, чем классическую музыку – Чайковского, Рахманинова, Мусоргского?
Эта тревога поселилась в сердцах жителей Русского Дола восемь лет назад, и не отлучалась от них ни на минуту. Любая перемена могла предвещать беду, любое известие могло быть трагическим. «Что-то случилось?» - самый частый вопрос в неглубоком тылу.
В наше время письма пишут нечасто. Зачем? Есть мобильная связь – хочешь – звони; хочешь – отправляй СМС, электронную почту или голосовые сообщения…
В Русском Доле мобильная связь пока действовала с перебоями – сказывалась близость к линии фронта. Там, на фронте, с этим было еще хуже, потому-то солдаты и писали письма, по старинке. Эти письма иногда попадали на почту Надежды Витальевны – но никогда в таком количестве, как сегодня. Сверившись с часами (было пятнадцать минут одиннадцатого, почтовая машина запаздывала, но это было скорее правило, чем исключение) Надежда подошла к столу, на котором было разложено одиннадцать расклеившихся конвертов и одиннадцать писем.
Надежда смотрела на эти листы бумаги, сложенные где вдвое, где вчетверо, и думала, что за каждым этим листком – чья-то судьба. И не просто судьба, ведь письма-то с фронта, от солдат!
Нет в России земли такой, где не памятен был свой герой. Слова этой песни очень точны, и это было еще одной причиной, по которой донецкий край не принял новую украинскую власть. Как говорил батюшка из их крошечной церквушки (он не жил в посёлке, а приезжал из Старобешева по воскресеньям и праздникам), не может быть общения у Бога с дьяволом, а у русского человека – с тем, у кого батька – Бандера, а мать, судя по всему, само пекло. Потому что не может женщина родить таких извергов, как нацбатовцы «Азова» или «Айдара» …
Надежда оторвалась от чтения, взглянув в окно на дорогу. Дорога была пустынна. Время близилось к полдню, на ясном, почти безоблачном небе солнце почти доползло до зенита. Пейзаж за окном был мирным – за небольшой березовой рощицей простиралось зелёное поле, вдали темнела лесополоса…
Казалось – нет никакой войны. В таком мире ее просто не может быть. Но где-то там, откуда каждый вечер доносится гулкая канонада, воюет парень, почти мальчишка, у которого есть маленький сын. И этот сын учится читать, чтобы самому прочесть то, что пишет его отец…
Война, это, прежде всего, неправильно. Но бывает нет иного выхода, кроме как взять в руки оружие. Чтобы твоя жена и твой ребенок, которого ты еще даже не обнял ни разу, жили. И не просто жили, а были свободны. Могли говорить на родном языке и чтить память тех, кто действительно этого достоин, а не навязанных кем-то изменников и предателей…
Все мы на этом росли. Все фильмы про войну смотрели: «В бой идут одни «старики», «Они сражались за Родину». Но как так получилось, Петрович, что те – Надежда Витальевна махнула рукой в сторону, откуда, сейчас едва слышно, доносился гул канонады, - одни с нами фильмы смотрели, книги читали, фильмы смотрели, в музеи ходили… а выросли нацистами?
Что случилось с мирным некогда краем, звавшимся с лёгкой руки польских захватчиков Украиной? Что случилось с её некогда добрым народом, с людьми, которые в одночасье превратились в чудовищ – только и того, что когтей с клыками не хватает!
Мне вот кажется, что фильмы там, или игры про войну вроде той, что у меня младший внук играется, танки там покупает, и немчуру бьет, - это, конечно, хорошо; но солдатские письма – их, когда читаешь, совсем по-другому на войну смотришь. Про фильм можно сказать: «выдумка, фантазия! Не могло быть такого!» А тут солдат пишет про то, что видит. Про ручеёк, из травы выбивающийся; про кашу в котелке – такой вкусной каши на гражданке в ресторане не найдёшь, даром, что она порохом пропахла; про крохотную фотографию любимой, бережно хранимую в кармашке…
…про вражеские обстрелы и сожженные дома, про убитых товарищей и скулящих пленных, про родной дом и чужой край, про горечь потерь и радость победы…
Война – она другая. Её ни в какую книжку не запихнёшь. Но всё равно – писать о войне надо, и кино снимать, и игры для детей делать. Ну и музеи, с солдатскими письмами и ржавыми гильзами.
Невозможно посадить на цепь ураган и невозможно остановить русского, когда он видит несправедливость, видит, как обижают слабого. Враги России не понимают, что такое праведный гнев – может быть, потому, что им самим не доступны чувства такой силы – ни настоящая любовь, способная раздать себя до ниточки, ни настоящая ярость, которую может вызвать только несправедливость.
Нормально верить в Бога и уважать чужую веру. Нормально молиться, нормально ждать помощи от Бога. Потому, что Бог есть любовь. Потому, что язык Бога – язык правды. А правда у тех, кто спасает, освобождает, кто бьётся с нацистской мерзостью.
И пусть в глубоком тылу отдельные отщепенцы могли бы посмеяться над пафосом подобных мыслей – но война быстро отсеивает ложное и наносное – и из-под завалов бытовых мыслей появляется нечто великое – вера, любовь к Родине, человечность, наконец.
